Эльдар Ахадов - Лермонтов и другие
Увы, до сих пор мало кто обращает внимания на тот факт, что в своих автобиографиях Есенин неоднократно писал, что в 1919—21 г. г. много ездил по стране и перечислял места, где ему довелось тогда побывать – Мурманск, Соловки, Архангельск, Туркестан, Киргизские степи, Кавказ, Персию, Украину и Крым. Великий поэт никогда не страдал топографическим непониманием. Кавказ – это Кавказ. Персия – это Персия. Он знал точно, о чем писал.
Косвенно это подтверждается статьёй Льва Троцкого памяти Сергея Есенина в газете «Правда» №15 за 1926 год: «Поездка по чужим странам, по Европе и за океан не выровняла его. Тегеран он воспринял несравненно глубже, чем Нью-Йорк. В Персии лирическая интимность на рязанских корнях нашла для себя больше сродного, чем в культурных центрах Европы и Америки». Так что «Персию» отнюдь не стоит считать опиской или поэтическим преувеличением.
По воспоминаниям великого русского актера Василия Ивановича Качалова о своей первой поездке в Персию (именно в Персию, а не в Баку!) рассказывал ему при их личной встрече сам Сергей Есенин. Для поэта тот краткий вояж стал дверью в иной мир – удивительный, непохожий на все предыдущее. И все это он гениально отобразил в своих «Персидских мотивах», созданных явно по свежим впечатлениям – либо еще в Персии, либо по дороге домой. Есенин вполне мог быть в Персии с середины августа до начала сентября и вернуться в Баку вместе с Блюмкиным.
И укор самому себе («честь моя за песню продана») может относиться именно к тому, что он напросился на поездку в Персию, что-то пообещав за это власть имущим. И это его мучило.
О том, что такая поездка Есенина по тем временам была вполне реальна, говорит и тот широко известный факт, что другой великий поэт, Велимир Хлебников, оказавшись в сентябре 1920 года в Баку, замыслил пробраться ещё дальше на восток, в Персию. И вскоре его замысел был осуществлён. В начале 1921 года советская Россия сформировала в Баку Персидскую красную армию (Персармию), которая была направлена в Персию для оказания помощи повстанцам. Хлебников был приписан к армии в качестве лектора. Путешествие в Персию стало очень плодотворным для Хлебникова. В этот период он создал большой цикл стихотворений, а также начал поэму «Труба Гульмуллы», посвящённую его впечатлениям от Персии, которая была завершена в конце 1921 года. В целом Гилянская Советская республика просуществовала недолго – с июня 1920-го по сентябрь 1921 года.
И всё-таки вероятность того, что в августе 1920 года Сергей Александрович так и не смог достичь желанной Персии существует. Если после Баку его видели в Тифлисе, то это совсем не по пути в Персию, а скорее ближе к Черному морю. Если в сентябре он был уже в Баку, то на весь предполагаемый персидский вояж (вместе с дорогой туда и обратно) и на написание стихотворного цикла у поэта оставалось недели две, не более того. Это в принципе возможно, но выглядит не очень убедительно и чрезвычайно рискованно.
И по поводу своей строчки о чести, проданной за песню. Очень уж она напоминает один из рубайатов поэмы «Хайямиада» Эдварда Фицджеральда:
«Мои кумиры, ваша в том вина,
Что жизнь моя навек посрамлена:
В стакане – имя доброе мое,
А честь моя за песню продана».
В марте 1857 года, в библиотеке Азиатского общества (Калькутта) английский санскритолог Кауэлл обнаружил серию персидских четверостиший Омара Хайяма и выслал их английскому поэту Эдварду Фицджеральду, в дальнейшем прославившемуся на весь мир именно благодаря переводам четверостиший Омара Хайяма (англ. The Rubaiyat of Omar Khayyam).
Строки и фразы из этой поэмы использовались во многих литературных произведениях, среди которых: «Шахматная доска» Невила Шюта, «Весенние пожары» Джеймса Миченера, «Указующий перст» Агаты Кристи, «О, молодость!» Юджина О’Нила. Аллюзии, связанные с текстом Фицджеральда, часты и в коротких рассказах О’Генри. Весьма популярны были эти четверостишия и в литературно-богемной среде России начала двадцатых годов. Естественно, увлекался их чтением и Есенин…
И всё-таки. Если несмотря на все приведенные аргументы и предположения в действительности поэту так и не удалось побывать в Персии, уровень его духовного проникновения в реалии персидской поэзии таков, каким он может быть либо у человека, реально жившего на Востоке, либо у гения. И если первое как бы под вопросом, то второе очевидно.
Сам я к Есенину отношусь как к близкому, родному человеку. По даче в Мардакянах (пригород Баку, где поэт проживал в 1925 году) он – сосед моей сестры. Бывая у сестры, конечно, еду к морю и каждый раз – мимо барельефа Есенина работы Фуада Салаева с запечатленными словами поэта: «Прощай, Баку!…» Так же называется и последняя песня Муслима Магомаева. Словами Сергея Есенина он попрощался с родным городом и бакинцами… О том и моё стихотворение, написанное однажды много лет назад:
МЕЖДУ ВЕТРОМ И ВЕТРОМ
«Прощай, Баку! Тебя я не увижу…»
Сергей Есенин.
(Эти слова высечены на барельефе
возле дома, в котором жил поэт, —
рядом с дорогой, ведущей к морю.)
Бродивший по Нью-Йорку и Парижу,
Воспевший грусть и яблоневый цвет,
«Прощай, Баку! Тебя я не увижу…» —
Однажды в прошлом произнес поэт.
И в веке новом, явленном пока мне,
Как путь на море или путь домой, —
«Прощай, Баку!», начертанное в камне,
Не раз мелькало за моей спиной.
Я уезжал и возвращался снова —
Всё в тот же край, где маялись ветра,
Ветшал мой дом, и шелестом былого
Мне вновь напомнил два печальных слова
Последний тополь моего двора.
Прощай, Баку! Покуда сердце бьётся,
Покуда жив, покуда вижу свет,
Поверь, твой сын к тебе ещё вернётся,
Как к песне возвращается поэт.
За время, проведенное в Азербайджане, Есенину довелось познакомиться со многими выдающимися людьми. Однажды он подружился с великим азербайджанским поэтом Алиагой Вахидом. Тот неоднократно приглашал нового друга на литературно-музыкальные встречи – меджлисы. Там Есенин впервые услышал мугам и сравнил его с исполнением произведений Баха «Мне очень нравятся ваши стихи, но о чем они?» – спросил однажды поэт. Вахид ответил: «О чем может писать поэт? О любви, о жизни, о смерти».
Алиага Вахид (1895 – 1965) дружил с другим великим азербайджанским поэтом – Сулейманом Рустамом (1906 – 1989), очевидцем того времени, стихи которого" о любви, о жизни, о смерти» мне посчастливилось слушать в середине восьмидесятых в присутствии их автора там же, в Шувелянах (это рядом с Мардакянами) на даче известного поэта и переводчика, моего учителя, Владимира Кафарова. И шумело море, и шуршал песок в виноградных лозах… Три дня и три ночи…
Есенин жил в Мардакянах вместе со своей женой Софьей Андреевной Толстой на служебной даче Петра Ивановича Чагина, второго секретаря ЦК и главного редактора газеты «Бакинский рабочий», своего друга. В этой же газете печатались его свежие стихи. Я помню «Бакинский рабочий», потому что и мои стихи через 60 лет после того тоже печатались там.
Именем Есенина в Баку названы улицы и парки. В Мардакянах работает дом-музей его имени. Здесь, в Баку, всегда будут помнить русского поэта, признавшегося однажды: «Не могу долго жить без Баку и бакинцев…»
Последнее и самое продолжительное пребывание поэта на азербайджанской земле пришлось на конец июля – начало сентября 1925 года. Всего за несколько месяцев до трагического ухода из жизни.
Приключения Гумилёва в Африке
Пролог
Кто из нас в юности не мечтал о дальних странствиях? Необычное, далёкое, непредсказуемое – привлекает юную душу сильнее любого магнита. Особенно – если у человека сердце настоящего романтика. Тем более, когда он – поэт… Шекспир писал гениальные произведения, действия которых разворачивались в странах, где сам автор не был никогда : Италия, Дания, Средиземноморье…
Пушкин Александр Сергеевич всю жизнь мечтал побывать за рубежами Российской империи, подумывал и о побеге даже, когда находился в ссылке в Михайловском, однако далее приграничных областей Турции так нигде и не побывал…
Увы, не всегда даже самому известному и именитому поэту удаётся лично участвовать в настоящем далёком путешествии, тем более очутиться там, где ещё не ступала нога современного человека, куда не докатилось эхо цивилизованного мира…
Мне знакомо это чувство. Я ходил по затерянным в тайге местам, среди гор, где на сотни километров вокруг не было никаких человеческих построек или поселений – только дикая первозданная природа, где звери не боятся человека, просто потому, что не видели его никогда.
И ты разглядываешь местность вокруг себя, сравниваешь её с картой и с удивлением убеждаешься, что карта – неточна, а значит, вокруг тебя неведомое, никем из людей прежде невиданное. И ты наносишь на карту то, чего на ней прежде не было, но что существует в реальности – здесь, на земле, на которой ты стоишь! А значит – и ты что-то открыл: или ручей, или гору, или скалу, – короче, всё то, о существовании чего до тебя никто из людей не догадывался. И это здорово. И ты не боишься ничего. Потому что всё вокруг – это и есть твой настоящий дом. А своего дома никто не должен бояться. И звери, и птицы, и рыбы, и леса, и реки, и скалы – всё вокруг твоё, домашнее… Почему бы и нет? Если вся Земля – место твоего обитания! Вся она – твой дом.
